На этой неделе, 30 июля — Всемирный день борьбы с торговлей людьми. К этой дате мы взяли интервью у режиссёра фильма «Продукты 24» Михаила Бородина.
В России не только не принят закон о противодействии торговле людьми, но он даже перестал обсуждаться в парламенте, при этом, согласно данным Global Slavery Index, в России в ситуации торговли людьми находятся 794 тысячи человек. Очевидно, что проблема торговли людьми в России все еще носит латентный характер: за два года, с 2019 по 2020, по статье о торговле людьми было осуждено 32 человека, а за использование рабского труда были привлечены 2 человека. История с удержанием в рабстве больше десятка человек в продуктовом магазине в московском районе Гольяново пока тоже ничем не закончилась — жалобу пострадавших от эксплуатации и жестокого обращения коммуницировал ЕСПЧ в конце 2021 года, а на национальном уровне так никто и не был наказан.
Режиссер Михаил Бородин больше трех лет работал над художественным воплощением этой истории. Фильм «Продукты 24» был тепло встречен на Берлинском кинофестивале-2022, получил приз Европейской конфедерации художественного кино, и сейчас его показы и обсуждение проходят в разных городах России. Мы поговорили с Михаилом Бородиным о социальном контексте для кино, ксенофобии в обществе и художественной работе с правозащитной тематикой.
Показы вашего фильма прошли в нескольких городах. Как на ваш взгляд зритель встречает картину, учитывая контекст, в котором мы все находимся в России? Вы чувствуете обратную связь со зрителем?
Мне кажется, что его принимают хорошо. Потому что все вопросы после сеанса довольно точные. Люди понимают о чем он, понимают метафоры, которые мы туда закладывали. Мы старались сделать фильм максимально понятным, но до конца понятными быть не хотели. Почти после каждого показа мы встречаем одну и ту же реакцию негодования, после того как я говорю, что магазин все еще работает. На показе в Берлине после того, как я это рассказал, по залу прошел настоящий гул удивления.
Как проходил подготовительный этап — вы встречались с пострадавшими лично?
Мы работали с Бакией Касымовой – она единственная, кто говорит сейчас о том, что происходило с ней и другими женщинами, пока их удерживали в магазине. Но она это так до конца и не пережила и страдает до сих пор. Когда я с ней связался, прошло уже больше шести лет после освобождения. Бакия смелая и может об этом говорить, в том числе с журналистами. В фильме она снялась в небольшом эпизоде. Кроме этого я изучал материалы, которые предоставило мне «Гражданское содействие»*, что-то собирал из открытых источников, и позже мы встретились с еще одной женщиной из магазина в Узбекистане.
Последнее время много говорилось о новой этике, но практически все эти дискуссии были вне контекста использования принудительного труда. Ваш предыдущий фильм «Cotton 100%» также затрагивает эти проблемы.
До 2022 года в большинстве стран — от США до многих европейских — был введен запрет на покупку узбекского хлопка. Его не использовали многие крупные бренды, так как при сборе хлопка использовался детский труд, потом больше использовался принудительный труд, и только в этом году ситуация как будто изменилась, и запрет на продажу хлопка Узбекистаном был снят (примечание: в марте 2021 года Международная организация труда заявила, что 99% сборщиков хлопка работают добровольно. Также наблюдатели отметили, что в стране полностью отсутствует практика детского принудительного труда при сборе хлопка). Но я не уверен, что хлопковые компании на государственном уровне не практикуют современное рабство сейчас.
Я снял фильм о женщинах, которые пытаются изменить практику принудительного сбора хлопка. В нем одна женщина-фермер, которая выращивает хлопок, а вторая героиня ищет людей, чтобы привезти их собирать хлопок. Это картина совершенно художественная, в ней нет закадрового голоса и прочих приемов. Это просто наблюдение за жизнью — мы не вмешиваемся, просто фиксируем то, что видит камера.
Вы сами ходили собирать хлопок?
Да, но когда ты учишься в пятом классе, ты не понимаешь, что такое принудительный труд. Мы приходили в сентябре в школу, у нас было два урока. Остальные отменяли — и отправляли нас собирать хлопок. Конечно же, это была эксплуатация детского труда.
Ваши предыдущие художественные короткометражные фильмы тоже на правозащитную тематику. Что Вас привело в социальную сферу?
Я занимаюсь кино как искусством, в первую очередь это художественное произведение, а социальная тема это лишь следствие. Для кино очень важен контекст. Кино — это очень дорогой вид искусства, к тому же недолго живущий. Фильм выходит, а через неделю он забывается. Это если мы говорим о классическом кинопрокате. Я считаю, что если фильм не говорит о современности, не говорит о проблеме, существующей здесь и сейчас, не фиксирует время — его функция еще более бесполезная. Фильм вышел и исчез, не затронув ни социальных, ни политических, ни общечеловеческих тем: такое кино я делать не хочу. В первую очередь это искусство, во вторую — зафиксированное время, и дальше из этих двух пунктов возрастает социальная составляющая этих картин. Мне кажется, что обсуждение и обдумывание фильма после его просмотра важнее, чем сам фильм. Важно, чтобы он оставался еще какое-то время со зрителем после его просмотра. Кино морального беспокойства — такое кино меня интересует.
Михаил Бородин
Родился в Узбекистане, учился в ташкентской театральной школе. Первый фильм снял в 18 лет. Позже переехал в Москву. Фильм «Продукты 24» (Convenience Store) был тепло встречен на Берлинском кинофестивале-2022, получил приз Европейской конфедерации художественного кино. Другие работы режиссера: «Я нормальный», «Регистрация», «Cotton100%».
Фильм прошел в Иваново, Санкт-Петербурге, Омске, Москве, Екатеринбурге.
Ближайшие показы «Продуктов 24»: 29 июля – кинотеатр «Слава», Омск;31 июля – кинотеатр «Аврора», Санкт-Петербург, 5 августа – кинотеатр «Иллюзион», Москва.
Говоря о картинке «Продукты 24» можно отдельно отметить работу оператора, как вы познакомились и выбрали ее для работы?
Это Катя Смолина, ее работу я увидел на одном из фестивалей короткометражных фильмов, где была моя работа «Регистрация». Катя — выпускница мастерской Фреда Келемена (Московская школа нового кино). Ее язык и подход нам были близки. Важно не забывать, что оператор работает вместе с художником. Тут была коллективная работа: художник Влад Огай, который сделал три фильма Серебренникова, художники по костюмам, молодой бренд одежды Nashe, — в такой команде мы долго обсуждали визуальное решение, которое вы видите на экране. Изначально мы хотели делать серое мрачное повествование, ближе похожее на документальное кино, но художники и Катя сильно повлияли на то, каким фильм вышел в итоге. И я думаю, что такую тяжелую историю рассказывать прямым киноязыком неправильно, потому что это превратится в бесконечный аттракцион насилия.
В одном интервью вы сказали, что российскому кино мешают патриархальный и колониальный взгляд. В чем это проявляется?
Это интересная тема, я могу долго отвечать на этот вопрос. Российское кино неотделимо от политики и от всего социального-политического строя страны. У нас централизованная не только власть, но и кино живет по этим правилам. Все решения принимают несколько продюсеров внутри Москвы и, возможно, Санкт-Петербурга. Чтобы какому-то режиссеру высказаться, ему нужно приехать в Москву, познакомиться с продюсером, заинтересовать его идеей. Если продюсер примет ее, то он может пойти в фонды и попросить денег. И если ты московский продюсер с хорошей репутацией, то деньги как правило дают. Дают внутри этого комьюнити. Понятно, что это фильтр, через который пройти очень трудно, начиная от того, что нужны деньги на саму поездку в Москву. Немаловажно тут и то, что практически все кинообразование сосредоточено в Москве. Поэтому тут ярко выделяется мастерская Александра Сокурова, которую он открыл в Кабардино-Балкарии, и сейчас мы видим что это приносит свои плоды (примечание: фильм «Разжимая кулаки» Киры Коваленко выиграл гран-при в программе «Особый взгляд» Каннского кинофестиваля. Коваленко — выпускница мастерской Сокурова). Следующая оптика — это когда ты находишься в Москве и смотришь за границы этого центра, на жителей глубинки. И так немножко с высока и неким сарказмом над ними смеешься, показываешь их лубочно. Этот взгляд постоянно прослеживается в фильмах и сериалах. И третье, что бы я отметил, — это взгляд на мигрантов. Образ мигранта в кино строится на классических паттернах, которые из фильма в фильм транслируется.
А про патриархат вы имеете в виду то, что женщин меньше в киноиндустрии?
Конечно, женщин в операторском цеху не больше четырех процентов, среди режиссеров по-моему примерно 35 процентов. Но не только это. Например, образ героини в обычном российском кино. Как правило это безымянная любовь главного героя, или мать, переживающая за сына, или женщина вамп, фам фаталь. У женщины часто нет своей воли, своих чувств, своего характера — вся ее жизнь строится вокруг мужчины. Конечно, в авторском и арт-кино этого меньше, но тоже встречается.
Примечательно, что в производстве фильма участвовали Словения и Турция
Действительно, благодаря продюсеру Артему Васильеву и Метрафильмс получилось сделать большой европейский фильм.
Иногда фильмы социальной направленности критикуют за то, что они делаются «под фестивали». Вы с таким мнением сталкивались?
Невозможно снять кино под фестиваль. Наш фильм делался почти четыре года. И получается, что мне надо было почти три года думать, как попасть на фестиваль? Фестивали существуют для того, чтобы сложные авторские высказывания, сложные мысли доходили до аудитории быстрее и шире. Если ты снимаешь кино на сложную и волнующую тебя тему, понятно, что оно не выйдет массово, ему нужна поддержка. И тут появляется фестиваль, который помогает тебе это сделать. Мысль, что нужно что-то делать, чтобы поехать на фестиваль, абсурдна. Фестиваль забирает много времени и энергии: тебе нужно ехать, общаться со зрителем, давать интервью, говорить о теме. Это продолжение работы над фильмом.
Может ли кино достучаться до людей, которые могут принимать решения?
Мне кажется, что нет. Сам по себе фильм работать не будет. Реальность не меняется только потому, что о ней говорят. Нужно совершать еще какие-то шаги. Использовать юридические инструменты, говорить о проблеме в средствах массовой информации.
История современного рабства в Москве
На протяжении многих лет в московском районе Гольяново в продуктовом круглосуточном магазине насильно удерживалось более десяти приехавших на заработки женщин и мужчин. Женщин, которые работали продавщицами, постоянно били, насиловали, морили голодом, издевались с особой изощренной жестокостью. В подвале магазина женщины рожали детей, которых потом отбирали. Все попытки сбежать из магазина жестоко пресекались — сотрудники полиции сами возвращали сбежавших девушек владельцам магазина. В 2012 году одной из девушек удалось передать информацию о своем положении родственникам, и часть из них была освобождена правозащитниками движения «Альтернатива». Позднее таких же невольных рабочих обнаружили в других магазинах на соседних улицах. Все торговые точки принадлежали одной семье: одним магазином владела Жансулу Истанбекова, остальными — ее сестра и зять. В 2002 году за истязания работников магазина была осуждена сестра Истанбековой.
В 2008 году жители Гольянова жаловались в районную управу на различные нарушения в магазине, но это ничем не закончилось.
После освобождения людей в 2012 году следствие и прокуратура многократно отказывались вновь возбуждать дело, ссылаясь на «отсутствие состава преступления».
Европейский суд по правам человека принял к рассмотрению жалобу пятерых женщин в конце 2021 года. Бакия Касымова пытается добиться наказания для удерживающих ее в рабстве и подвргавшим пыткам владельцев магазина. Недавно она дала большое интервью изданию «Православие и мир». Магазин продолжает работу.
А общество? В фильме «Продукты 24», как мне показалось, есть еще один персонаж — это молчаливое общество, которое ничего не видит. Кто-то, конечно, видит, но в целом общество много лет закрывало и продолжает закрывать глаза на эту проблему. В том числе из-за ксенофобии. Насколько высок ее уровень в России?
Он существует на системном уровне, и это гораздо опаснее, чем на бытовом, потому что это транслируется властью. Просто посмотрите, кого останавливают для проверки документов. Но ведь кто-то дал полицейским эту команду, и они это делают. Системная ксенофобия существует, но кто с ней будет бороться? Политическая воля такова, что национализм и ксенофобия становится чуть ли не одна из главных общественных идей.
Будет ли сложно искать деньги на авторское кино в связи с происходящими событиями?
Ну смотря где искать. У нас все российское кино на 90% финансируется государством. Тот, кто хочет сотрудничать с государством, будет получать эти деньги, как и получал раньше. Тут вопрос больше твоего личного желания — работать после 24 февраля с российскими деньгами или не работать. Я для себя выбрал — не работать. Это не то, что я хочу представлять: повторение той колониальной логики, которая существует и так без меня. В фильме у нас была задействована часть узбекской команды, часть фильма мы снимали в Узбекистане — это было важно. И это мой небольшой вклад в поддержку регионального взгляда.
Тот, кто не хочет, будет искать другие выходы. Если ты не живешь в России, есть другие инструменты, деньги ищут продюсеры и если у вас есть продюсер, с которым вы на одной волне, то где искать деньги — это технический момент.
Некоторые зрители в комментариях к фильмам пишут, что вы снимаете мрачное кино про мрачную Россию…
Россия может сама себя показывать, ей не нужны фестивали, чтобы рассказывать о том, какая она мрачная. Мне кажется, у нее и так получается.
Беседовала Софья Русова
Благодарим Metrafilms за помощь в подготовке материала
«Гражданское содействие» признаны Минюстом России НКО, выполняющей функции иностранного агента