Депутаты Госдумы приняли поправки в Уголовный кодекс, усилив ответственность за совершение преступлений против половой неприкосновенности несовершеннолетних. Изменения в законе коснутся тех, кто ранее уже был судим за насильственные действия в отношении несовершеннолетних или совершил их против двух и более детей. Согласно внесенным изменениям преступники будут наказываться лишением свободы от пятнадцати до двадцати лет либо пожизненным лишением свободы. Мы поговорили с адвокатами Галиной Ибряновой и Анастасией Тюняевой о том, почему только ужесточение наказания не решит проблему сексуализированного* насилия над детьми и что делать, чтобы рецидивов стало меньше.
В СМИ часто можно прочитать, что любого насильника несовершеннолетнего пострадавшего называют педофилом, но ведь педофилия имеет конкретную классификацию как заболевание?
Галина Ибрянова, адвокат, координатор Центра защиты пострадавших от домашнего насилия при Консорциуме женских НПО по Северо-Западному федеральному округу: Далеко не все осужденные в делах о сексуализированном насилии в отношении несовершеннолетних являются педофилами.
Сейчас слово «педофил» стало нарицательным, им часто называют всех преступников, которые совершили преступление против половой неприкосновенности несовершеннолетних, в то время как педофилия – это психическое расстройство сексуального поведения и медицинский диагноз, который устанавливается врачом.
Наличие такого диагноза может снизить ответственность за преступление?
Галина Ибрянова: Мне не известны случаи, когда наличие такого диагноза освобождало от ответственности за преступление.
Можно ли назвать эту категорию дел латентной?
Галина Ибрянова: Исходя из своего адвокатского опыта, я могу сказать что эти дела имеют высокий уровень латентности, то есть подавляющее число пострадавших не обращается в полицию. Очень много обращений поступает в кризисные центры, в правозащитные организации и в Консорциум в том числе, от девушек и уже совсем взрослых женщин, которые рассказывают о том, что в детстве они подверглись сексуализированному насилию. Нередко все сроки давности привлечения к ответственности уже вышли, но они только сейчас нашли силы, чтобы об этом кому-то рассказать. Иногда потому что не могут это до сих пор пережить или видят что рядом с их обидчиком теперь также находятся несовершеннолетние дети и они переживают за них.
Каковы сроки давности в делах о преступлениях против половой неприкосновенности?
Галина Ибрянова: В целом, большинство преступлений по этой категории дел, а тем более совершенных в отношении несовершеннолетних, относятся к тяжким и особо тяжким. Соответственно срок давности привлечения к ответственности за тяжкое преступление – десять лет, особо тяжкое – пятнадцать. Но есть статьи средней тяжести – «Половое сношение с лицом, не достигшим шестнадцатилетнего возраста, совершенное лицом, достигшим восемнадцатилетнего возраста» (ч.1 ст.134 УК РФ) – по нему срок привлечения всего шесть лет. Более того, лицо, впервые совершившее преступление, предусмотренное ч.1 ст.134 УК РФ настоящей статьи, освобождается судом от наказания, если будет установлено, что это лицо и совершенное им преступление перестали быть общественно опасными в связи со вступлением в брак с потерпевшей.
В чем заключается сложность расследования таких дел и привлечения к ответственности насильника?
Анастасия Тюняева, адвокат, вела ряд дел о сексуализированном насилии в рамках сотрудничества с Консорциумом женских НПО, адвокат фонда «Юристы помогают детям»: В делах о сексуализированном насилии сложно доказывать вину. Редко, когда о насилии сообщают сразу после его совершения. Доказательства насилия или совращения несовершеннолетнего могут быть утеряны. Нередко, единственным доказательством по делу о совершении насилия становятся показания потерпевшего, которые подвергаются со стороны следователя множеством «проверок» в виде: очных ставок, дополнительных допросов, прохождения экспертиз, проверки показаний на месте, осмотра места происшествия и прочих следственных действиях.
Главная проблема, с которой сталкиваются потерпевшие по этой категории дел – им не верят. А если частично верят, то всякий раз в их поведении ищут противоречия и придают им свой смысл, часто отличающийся от действительности.
Галина Ибрянова: Проблема в том, что эти преступления сразу не выявляются. Дети долго молчат о случившемся и часто оно выявляется случайно. Другая ситуация, как уже отметила Анастасия, дети могут и говорить, но взрослые им не верят, даже родители. Чем раньше в делах о сексуализированном насилии становится известно о произошедшем, тем больше шансов, что расследование будет эффективным. А когда пострадавшие обращаются за помощью спустя годы, с такими заявлениям получается, что кроме их слов – никаких доказательств нет. То есть, создается ситуация «слова потерпевшего против слов насильника».
Как вы считаете, помогут ли ужесточения УК снизить количество преступлений против детей?
Анастасия Тюняева: Думаю, что применение в качестве меры наказания пожизненного лишения свободы – не выход. Исследования подтверждают, что люди с влечением к несовершеннолетним постоянно его испытывают. Оно не «лечится» простым пребыванием в тюрьме и даже психологической терапией.
Ужесточение наказания лишь повышает вероятность того, что осужденный вообще не выйдет из мест лишения свободы и, соответственно, снижает риск рецидива.
После трагического убийства девочки в Костроме, выяснилось, что за насильником-педофилом после его освобождения из тюрьмы не велся никакой надзор. Как должна проходить процедура контроля за преступниками, которые ранее совершали насильственные действия над детьми?
Анастасия Тюняева: Федеральный закон «Об административном надзоре за лицами, освобожденными из мест лишения свободы» предусматривает введение административного надзора за освобождаемыми или освободившимися из мест лишения свободы лицами.
Надзор вводится по решению суда на основании заявления исправительного учреждения или ОВД на 1-3 года (но не свыше срока для погашения судимости), а в отношении совершивших преступления против несовершеннолетних и при опасном (особо опасном) рецидиве – на период погашения судимости. Этот срок могут продлить, если поднадзорный систематически нарушает общественный порядок и установленные судом правила. А могут и сократить при добросовестном поведении.
Поднадзорному могут запретить находиться в определенных местах (вблизи школ, детских садов, торговых центрах), посещать массовые мероприятия, покидать жилище в определенное время суток, выезжать за установленную территорию. Также поднадзорный обязан периодически (1-4 раза в месяц) являться в орган внутренних дел по месту своего проживания и отмечаться.
Уполномоченные органы полиции обязаны следить за соблюдением поднадзорным установленных судом ограничений, вести с поднадзорным лицом индивидуальную профилактическую работу, направленную на предотвращение совершения рецидива.
Галина Ибрянова: Сложно сказать, насколько реально такая работа у нас ведется. Более того, чтобы оградить несовершеннолетних от преступлений, этих мер недостаточно. Я не вижу, например, запрета пользоваться социальными сетями, вести переписку в интернете, но из практики мы знаем, что часто жертву ищут именно таким образом. Из зарубежного опыта можно вспомнить, что в ряде стран есть процедура по составлению списков лиц, которые совершили преступления против детей и освободились. Доступ к этим спискам открыт и любой человек может проверить нет ли среди его соседей например такого человека или проверить человека, который вызывает подозрение. И хотя вопрос о том, не нарушает ли такая процедура права отбывшего наказание очень дискуссионный, думаю, что такую меру было бы эффективно ввести.
Нужно ли что-то системно менять в работе на этапе расследования этих дел?
Галина Ибрянова: Исходя из практики общения со следователями могу сказать, что они у нас не обучены проводить допросы и следственные действия с участием несовершеннолетних детей. Важный вопрос – это участие в допросе психолога. Следственные действия и допрос несовершеннолетнего пострадавшего от сексуализированного насилия должен проводиться в присутствии психолога, но в законе не прописано, какие права у него есть. Например, он не имеет права отводить вопросы, вносить свои замечания в протокол и прочее. На практике психологи сидят как статисты, которые необходимы, но не включаются в процесс проведения следственных действий. Хорошо, когда следственные органы идут на сотрудничество с психологом и разрешают пообщаться с ребенком заранее, а очень часто получается так, что ребенок уже сидит в помещении для допроса, родитель сидит там же, никакого контакта не налажено, куча взрослых людей, которые своим присутствием пугают ребенка, а психолог ничего не знает о нем, об особенностях его развития, восприятия. О какой эффективности следственных действий в такой обстановке можно говорить?
Более того, у нас практически нет комнат, оборудованных для проведения следственных действий с несовершеннолетними потерпевшими, в которых они могли бы чувствовать себя в безопасности. Даже в больших городах их совсем немного. А ведь посещение кабинета следователя для ребенка само по себе большой стресс, ребенок может закрыться и ничего не сказать.
Процедура очной ставки также очень травмирует пострадавшего ребенка. Она обязательна при расследовании?
Галина Ибрянова: Очная ставка – это следственное действие с помощью которого должны быть устранены противоречия между показаниями участников процесса. И я не понимаю смысла проведения очной ставки между потерпевшим и обвиняемым в этой категории дел. Всегда будут противоречия, один будет говорить, что насилие было, другой что не было. Какие устранения противоречий тут могут быть – мы сажаем ребенка напротив взрослого насильника, он вынужден находиться в одной комнате со своим обидчиком и смотреть ему в глаза. Такое следственное действие сравнимо с повторным насилием, с пыткой.
Нужно менять подход к расследованию этих дел?
Галина Ибрянова: К сожалению, я не могу назвать дружественным по отношению к детям наше предварительное расследование и правосудие. Нужно менять методики расследования таких преступлений и активно вовлекать в процесс и наделять правами психологов, которые присутствуют при проведении следственных действий, оставлять набор тех следственных действий, которые эффективны и дают результат и не применять такие, которые травмируют ребенка. Нужно обучать следователей, возможно создавать специальные отделы по расследованию преступлений, совершенных в отношении несовершеннолетних.
Некоторые люди выразили мнение, что ужесточения будут побуждать преступников убивать своих жертв. Имеет ли под собой какие-то основания такое предположение?
Анастасия Тюняева: Сложно представить, что творится у насильника в голове в момент совершения преступления. Не думаю, что он в момент совершения преступления рассуждает о том, что из-за возможности получения пожизненного срока, он должен убить свою жертву. Скорее, он находится в особом состоянии, которое ему приносит удовольствие и имеет примерный план, который готов реализовать до конца: убить, изнасиловать, скрыть следы преступления.
В Госдуме заявили, что в феврале обсудят новый подход к отбытию пожизненного наказания: отправлять осужденных за педофилию на тяжелые работы. Это пока на уровне обсуждения, но повлияет ли как то подобная процедура отбытия наказания на ситуацию?
Анастасия Тюняева: Расстройство сексуального предпочтения или признаков педофилии (формы сексуальной девиации, характеризующаяся половым влечением к детям) – это то, с чем должны работать врачи, а не надзорные органы. Однако на практике, при прохождении обвиняемыми комиссионных психолого-психиатрических экспертиз, большинство из них являются здоровыми и не имеют, согласно заключению экспертов, каких-либо расстройств сексуального предпочтения или признаков педофилии. А значит, что они осознают общественный характер своих действий и способны ими руководить. Это делает сложным лечение таких лиц, так как оснований для применения к ним мер медицинского характера не имеется.
На мой взгляд (на уровне гипотезы и предположений), эффективными мерами по защите детей от повторных посягательств могли бы быть, такие меры, как введение электронных браслетов, которые ограничивают передвижение осужденных и дают сигнал полиции, при нахождении осужденных рядом с детскими зонами (площадками, школами, стадионами, детскими садами и др.) или назначение обязательного к прохождению курса психотерапии и медикаментозного лечения с целью подавления влечения к детям.
Галина Ибрянова: Дело не в ужесточении наказания, а в том, что наказание за такое преступление должно быть неотвратимо. А если мы говорим, что преступность латентная и преступления оставались безнаказанными, то хоть как мы будем ужесточать наказание у преступников будет вера в то, что они окажутся безнаказанными.
Беседовала Софья Русова
* В профессиональном кругу специалистов, оказывающих помощь пострадавшим от насильственных посягательств на половую неприкосновенность, было принято решение отказаться от термина «сексуальное насилие» и использовать термин «сексуализированное насилие». Насилие не должно быть «сексуальным», то есть приятным или привлекательным. Термин «сексуализированное насилие» подчеркивает, что затронута личная граница тела человека. Фокус смещается непосредственно на насилие и говорит о том, какой был нанесён ущерб (физический и психологический).