fbpx

«У женщины есть право на свободу от насилия, включая право об этом говорить»

Адвокат Валентина Фролова больше десяти лет защищает права женщин, детей, людей из уязвленных групп, для которых квалифицированная юридическая помощь может стать единственным шансом на выживание. Она сотрудничает с Консорциумом женских НПО и курирует направление по защите прав женщин и детей в «Зоне права». Мы поговорили с ней о том, как можно защищаться от насилия, роли полиции в предотвращении домашнего насилия , можно ли рассказывать о пережитом опыте насилия и не получить иск в суд и готово ли наше общество признавать проблему насилия. 

Валентина Фролова

Это больше не социалка, а права человека 

  • Какие формы насилия существуют в обществе?

Все формы насилия, которые существовали исторически, актуальны и теперь. В первую очередь это домашнее насилие в самом широком смысле. И это не то, что наш законодатель пытается понимать под домашним насилием. Когда мы критиковали версию законопроекта о домашнем насилии, которая в итоге была представлена через Совет Федерации, мы говорили о том, что авторы пытаются искусственно исключить оттуда какие-то категории людей. Например, людей, которые находятся в отношениях, но не состоят в браке. Получаются искусственные конструкции, которые на самом деле давно не отражают окружающую нас действительность. Домашнего насилия, сексуализированного насилия, экономического насилия очень много. И оно происходит в самых разных отношениях.

  • А психологического? 

Люди часто думают, что если нет активных физических действий, то насилия не происходит. А психологического насилия тоже существует очень много в разных формах и, мне кажется, что мы должны об этом больше говорить. Например, существует репродуктивное насилие (прим.,эксперты отмечают, что репродуктивное насилие происходит, когда женщина не может сделать собственный выбор относительно своей репродуктивной системы. Та включает в себя части тела и функции организма, участвующие в менструальном цикле, сексе и сексуальном удовольствии, беременности и родах), преследование. 

  • Как можно защититься от такой формы насилия, как преследование или сталкинг в суде?

К сожалению, преследование — это такая область, в которой нет правовой защиты. Это наша головная боль уже много лет. Потому что преследование характерно для большинства случаев домашнего насилия после расторжения отношений. И, хотя нежелательные навязчивые действия, которые заставляют человека бояться за свою безопасность, безусловно, — акт насилия, в законодательстве преследование никак не определено. В этом случае защитить наших пострадавших просто нечем. Некоторые общие меры защиты созданы специально для защиты пострадавших от преступлений, но в делах о насилии в семье они практически не применяются. В уголовных делах, с которыми мы работаем в «Зоне права», адвокаты пытаются получить для женщин меры государственной защиты или просят избрать в отношении агрессора меру пресечения в виде запрета определенных действий (запрет приближаться или вступать в контакт с потерпевшей). За последние полгода на все такие ходатайства они получили отказы. Из-за этого насилие и преследование продолжаются, а женщины и их дети живут в постоянном страхе за свою безопасность.

  • А другие формы насилия, кроме прямого физического или сексуализированного, от них есть шанс получить защиту в суде? 

Из психологического насилия что-то все же наказуемо. Например, оскорбления, распространение интимных фотографий в интернете. Как это на практике работает — другое дело. Некоторые формы угроз наказуемы, но не все. Нельзя говорить, что психологическое насилие ненаказуемо вообще, это не так. При экономическом насилии тоже есть определенные средства правовой защиты. Но законодательство и практика должны соответствовать реальности, которая меняется каждый день. Появляются новые формы насилия, например онлайн-преследование, новые способы совершения преступлений в близких отношениях. Все это важно учитывать и своевременно предоставлять людям адекватные меры защиты.

  • Вообще получается, что общество меняется, а законодательство нет? 

Понимание границ того, что нормально, а что ненормально сильно изменилось за последнее время, и закон должен за этим успевать. Иначе у нас остаются целые пласты нежелательных действий в отношении человека, которые нарушают его личное пространство, его повседневную жизнь, остаются безнаказанными.

Моим студентам не надо объяснять, что такое домашнее насилие 

  • Стало ли у сотрудников следственных органов меньше стереотипов в делах о домашнем насилии? 

Мне кажется, что представление о проблеме насилия существенно поменялось. И думаю, что это поколенческое явление. Есть два способа, которыми мы избавляемся от стереотипов: первый, когда мы целенаправленно с ними работаем, второй — быть частью поколения, которое по-другому смотрит на эти вопросы. Моим студентам не надо объяснять, что такое домашнее насилие. Они живут в то время, когда вокруг них проблема насилия открыто обсуждается как проблема права, а не просто как какая-то табуированная и неудобная социальная тема, как это было десять лет назад. И они рассматривают это с точки зрения прав человека, с точки зрения дискриминации. Но большинство сотрудников у нас старше, и у них, конечно, стереотипы есть. Если с ними не работать, то ничего не поменяется. Стереотипы есть не только у полицейских, они есть у нас, адвокатов, есть у сотрудников НКО. Это универсальная проблема, с которой работать надо всем, если мы хотим, чтобы что-то изменилось.

Сделайте все, что от вас зависит

  • В начале ноября ряд профильных организаций, работающих с проблемой домашнего насилия обратились к главе МВД с предложением начать применять в работе протоколы оценки и управления рисками. Вы получили какую-то реакцию от ведомства? 

Насколько мне известно, никакого ответа пока нет. Идея протоколов оценки рисков взята не с потолка. Оценка рисков — одно из первых действий любого специалиста, который работает с проблемой насилия. Потому что необходимо хотя бы в общем виде понять, насколько ситуация опасна, стоит ли искать для пострадавшей убежище, о каких рисках ее нужно предупредить, на что обратить ее внимание. Со временем ты учишься задавать «правильные» вопросы, чтобы проанализировать все детали конкретной ситуации. Но для исключения случаев, когда специалист забывает что-то спросить или в связи с незнанием или стереотипами игнорирует важные обстоятельства, и были созданы протоколы оценки рисков. Это перечень открытых и закрытых вопросов о прошлой и текущей ситуации насилия в семье или личности агрессора, которые помогают полноценно выяснить все обстоятельства и понять, какая помощь или меры защиты требуются конкретной пострадавшей. 

  • Есть примеры успешного внедрения в работу таких протоколов?

Такие протоколы и методики, специфичные для ситуаций насилия в семье, успешно применяются во многих странах. Мы с «Зоной права» выпустили доклад под названием «Риски для всех», в котором подробно описали, как такие методики работают в других странах и почему подобная практика необходима и у нас. Но этот доклад и об ответственности должностных лиц, отказывающихся расследовать факты насилия в семье или обеспечить безопасность пострадавших. В некоторых случаях, когда домашнее насилие заканчивается серьезными травмами или смертью пострадавшей, из-за халатности возбуждаются уголовные дела в отношении полицейских. Крайне важно, чтобы руководство предоставило им качественные инструменты для оценки и управления рисками в случаях, когда к ним обращается потерпевшая от домашнего насилия. Сотрудник полиции, который получал обращения об опасном насилии в семье, но ничего не сделал, может быть привлечен к ответственности. Наши суды в этом вопросе транслируют такую же позицию, как Европейский суд по правам человека: если вам стало известно о риске насилия в семье — сделайте все, что от вас зависит, для защиты пострадавших. Поэтому протоколы оценки и управления рисками на самом деле нужны всем.

  • В МВД могут сказать, что очень перегружены работой, а тут еще анкета на несколько десятков вопросов… 

Я знаю, что такое недостаток ресурсов. Мы, к сожалению, в очень многих системах и профессиях живем в условиях недостатка ресурсов. Такого быть не должно. Но некоторые инструменты на самом деле упрощают работу. Например, протокол оценки рисков — это методика, которая показывает, с чем в конкретной ситуации необходимо работать и какие средства для этого нужны. Это упрощает работу, а не усложняет ее.

  • Как практически работать с этими протоколами?

Есть несколько способов, каким образом это организовано в разных странах. Где-то это делают те сотрудники, к которым пострадавшая попала. Например, если она сначала обратилась в социальную службу, это делают люди из социальных служб. Если в полицию, то полицейский. Есть отличная система, которая работает в Англии и в Финляндии, когда в случаях систематического насилия полицейский оценивает риски совместно на заседании небольшой комиссии с психологами, представителями женских организаций, и тогда тоже исключается, что полицейский стереотипно может оценить ситуацию, потому что у тебя рядом есть другие специалисты. 

У женщины есть право на свободу от насилия, включая право об этом говорить

Сейчас очень остро встает вопрос о возможности публично высказываться об опыте пережитого насилия. И неугасающая дискуссия вокруг статьи издания «Холод» тому яркое подтверждение. Каковы подходы российских судов к рассмотрению диффамационных исков?

За последние полтора года у нас было в публичном пространстве как минимум три дела с попытками привлечь в гражданско-правовой ответственности женщин, рассказавших о насилии публично. Помимо журналистки Екатерины Федоровой, это была Аурелия Дундук и Евгения Живова. Из этих трех дел два дела закончились положительно: Солнцевский районный суд Москвы отказал в удовлетворении иска родственников Михаила Хачатуряна о защите чести и достоинства на один миллион рублей к Аурелии Дундук. По делу Екатерины Федоровой во Владивостоке Девятый кассационный суд общей юрисдикции отменил постановление нижестоящих инстанций (Первореченского районного суда и апелляционное определение Приморского краевого суда), признавших ее высказывания о пережитом ею насилии не соответствующими действительности. Суды сформулировали отличный принцип, что право женщин на жизнь, свободную от гендерного насилия, неразрывно связано с правом на свободу выражения мнения и неотделимо от него. Суды фактически подтвердили, что у женщин есть право свободно и без страха говорить о своем опыте, не боясь, что за этим последуют санкции.

  • Почему так важно добиваться права говорить о насилии?

Если мы говорим про латентную проблему насилия, в частности сексуализированного насилия и домашнего насилия, иногда единственный способ хоть как-то от него защититься и как-то прожить эту ситуацию — это просто говорить о своем опыте. С точки зрения возможности предъявления диффамационных требований не имеет значения — ты рассказал об этом на федеральных каналах или рассказал одному человеку. Запрещая женщине говорить об этом, например, в социальных сетях, ты запрещаешь женщине говорить об этом вообще, и стоит выбор: иди доказывай в суде, заявляй в полицию либо замолчи навеки. В случае насилия это просто абсурд и не соответствует реальности проблемы, о которой мы говорим.

  • Боюсь, что это очевидно только тем, кто работает с темой насилия.

Могут быть разные мнения насчет того, применимы ли требования общего характера, которые сейчас предъявляются к диффамационным искам, к делам, касающимся высказываний об опыте насилия. Что должен сделать ответчик по таким искам? Доказать соответствие своих высказываний действительности. А как ты докажешь, что сведения соответствуют действительности, если речь идет о насилии, которое произошло в глубоком детстве, и ребенок никому о нем не говорил, потому что боялся? Или это произошло, когда человек был один на один с агрессором, никто этого не видел и не слышал? В этом плане мне очень близка позиция, которую занял Солнцевский районный суд г. Москвы по делу Аурелии Дундук. Суд пришел к выводу, что высказывания Аурелии — это ее субъективное мнение о том, что с ней случилось, и она имеет право его свободно выражать. И мне кажется, это прорыв в области прав женщин в России, где изменения происходят очень медленно. При рассмотрении диффамационных исков суды формулируют смелую прогрессивную позицию со ссылкой на Европейскую Конвенцию и Конвенцию о ликвидации дискриминации всех форм насилия в отношении женщин.

  • Можно ли считать это сформировавшейся практикой?

Нашлись смелые судьи, которые эту позицию выразили и поддержали. Но это еще ни в коем случае не означает, что практика сложилась и что мы можем сказать, что можно открыто писать имена агрессоров. Надо понимать и учитывать все риски — за такими высказываниями могут последовать санкции. Но я могу с уверенностью сказать, что, если женщин будут привлекать за высказывания и рассказы об их опыте насилия, мы готовы любую такую женщину защищать и отстаивать ее право говорить свободно о том, что с ней случилось. Мы как адвокаты прекрасно понимаем почему жертвы выбирают такой способ рассказать о том, что с ними произошло, а не заявлять в полицию.

Когда у нас будет принят закон — для него будет почва

  • За годы работы с проблемой насилия вы отмечаете какие-то кардинальные изменения в обществе? 

Поскольку я наблюдаю динамику этого процесса, то могу сказать, что она положительная. Закона нет, но я уверена, что он обязательно появится. За последние десять лет все становится только лучше. Проблема насилия в отношении женщин и домашнего насилия больше не воспринимается, как только социальная проблема. Теперь есть общее понимание, что это проблема права и необходимо принимать специальный закон. О насилии много и открыто говорят. Когда мы придем к тому, что закон будет принят, люди будут больше понимать, что такое насилие и как на него реагировать.

  • НКО внесли свой вклад в «положительную динамику»?

Конечно. Я вижу, что благодаря Консорциуму очень сдвинулась правовая помощь в делах о домашнем насилии. И многие наши партнерские организации стали заниматься этой темой с юридической точки зрения. Если раньше это было очень ограниченное количество организаций, которые интересовались этой темой, то сейчас это мейнстрим. Более того, когда ты видишь, какое количество женщин было готово заявить о насилии десять лет назад и сейчас, это небо и земля. Потому что люди стали осознавать, что это преступление. Это дает мне много энергии, чтобы с этим работать дальше. 

Горячая линия «Зоны права» работала в пик эпидемии, а сейчас продолжает принимать обращения. 

Телефон «горячей линии»: 8-917-897-60-55 (звонки принимаются с 10 до 18 часов по московскому времени в будние дни).

Сообщения также можно отправить с помощью мессенджеров Telegram (t.me/infozonaprava) и Whatsapp (на номер 8-917-897-60-55). 

Информация принимается и по электронной почте — info.zonaprava@gmail.com.

Просьба в сообщениях указывать ФИО, номер телефона, населенный пункт, суть жалобы (с приложением основных документов по делу — при наличии).

Проект «Центр защиты пострадавших от домашнего насилия» реализуется с использованием гранта Президента Российской Федерации на развитие гражданского общества, предоставленного Фондом президентских грантов.

Беседовала Софья Русова

Поделиться:

Share on twitter
Share on vk
Share on odnoklassniki
Share on telegram
Share on whatsapp
Подписаться Закрыть
Мы используем cookie-файлы для наилучшего представления нашего сайта. Продолжая использовать этот сайт, вы соглашаетесь с использованием cookie-файлов.
Принять