79 процентов российских женщин, осужденных в 2016-2018 годах за умышленное убийство, защищались от домашнего насилия. К такому выводу пришли участники исследования «Новой газеты» и «Медиазоны», проведенного в конце 2019 года. По данным ФСИН на май 2021 года в их учреждениях содержится почти 40 тысяч женщин. Ольга недавно освободилась из тюрьмы, где оказалась после того, как убила мужа, защищая себя. Она рассказала «МБХ медиа» о жизни на воле, тюремном быте и о том, как принять себя после всего, что с ней произошло.
Ольга познакомилась с будущим мужем в Москве: ей было 22, ему 36. Девушка успешно трудилась в инвестиционной компании и успела купить квартиру, однако ее муж стал часто уходить в загулы и постоянно был недоволен женой. Когда у пары родился сын, к уже существующим проблемам добавились еще и жестокие избиения. Ольга обращалась с побоями в травмпункт, просила о помощи полицию, однако делу не давали хода. В 2011 году во время очередного избиения, обороняясь, она убила своего мужа. Ее обвинили в умышленном убийстве и отправили в колонию общего режима на шесть лет; суд не принял во внимание ни наличие у нее малолетнего ребенка, ни тот факт, что убийство было совершено ею в состоянии вынужденной защиты. Ольга освободилась из тюрьмы, воспитывает сына, работает и иногда пишет для телеграм-канала «Почему женщины убивают».
— Вы понимали, за что вы отбывали свой срок?
— Мне объяснили, что я обвиняюсь в умышленном убийстве. С этим я была не согласна. У меня было три адвоката, одна из них женщина. Она была со мной с момента задержания. Предлагала не отвечать на вопросы следовательницы, потому что их можно было трактовать двояко. Но я была уверена, что если я все расскажу, то следовательница поймет, что умышленным это убийство не было. Наказание подразумевало полную изоляцию от сына, которому поставили ранний детский аутизм. Я не уверена, что такое «наказание» как-то помогло бы мне в будущем избежать ошибок. Шесть лет колонии ломают человека, подавляют силу духа: тебе внушают все это время, что ты ничтожество. Но возможно, что если бы я теперь вышла замуж и вдруг начались побои, то я бы скорее настаивала на рассмотрении заявления о побоях в полиции, ушла бы из дома (если бы была возможность), но никогда бы не поверила мужу на слово, что «такого больше не будет». Потому что однажды совершенное домашнее насилие быстро становится обычным делом.
— Когда все случилось и вам пришлось взаимодействовать с сотрудниками полиции, следственными органами, как они себя с вами вели?
— На тот момент мой муж уже имел сомнительную репутацию, его в отделении полиции знали. Но он дружил с людьми в погонах. Обыкновенные сотрудники, которые возили меня на медэкспертизу, жалели меня. Я на тот момент весила 48 килограмм и была эмоционально истощена, муж весил больше сотни, он намного меня выше. Видимо, этот факт был настолько очевиден, что ничего кроме жалости я не вызывала. Почему меня признали виновной? Следовательница технично зарабатывала звездочку? Повышение? Очередное раскрытое убийство? Мне кажется, что она даже не вникала в нюансы дела и просто делала свою работу. Я сталкивалась с излишней жестокостью только при перевозке из СИЗО в суд: некоторые мужчины в форме затягивали наручники до красных полос на запястьях. Со стороны женщин в форме такой жестокости не встречала.
— Вы что-то делали, чтобы осознать, что вы были пострадавшей от насилия? Как к вам пришло понимание, что вы не были виноваты?
— Это был 2011 год, понятие «абьюз» тогда было не в ходу. По крайней мере, в моем информационном поле. Когда я жаловалась маме и говорила, что муж меня бьет, она говорила «бьет — значит любит». Я не соглашалась, но внутренне мне казалось, что я все же недостаточно хороша, недостаточно стараюсь. И если еще немного подождать, то муж лучше разглядит, какая я есть. И перестанет меня обижать.
Я хотела сохранить семью, потому что сама выросла без отца и мне было плохо. Я хотела, чтобы у сына был папа. Мама тоже говорила, что мальчику нужен отец. Я маму ни в чем не обвиняю, поймите меня правильно. Дело в том, что у меня не было подруг, я общалась только с мамой и сестрой. На работе тоже ни с кем свои проблемы не обсуждала и сор из избы не выносила. Занималась йогой, всех прощала, была погружена в материнство. Мне хотелось верить в лучшее, даже ценой собственных лишений. Я училась и работала, потом… опять работала. Мама намекала, что пора бы замуж. А я всегда хотела получить мамино одобрение, старалась.
Сестра моя хорошо разбирается в абьюзе и том, что ему сопутствует… Лично мое понимание токсичных отношений и абьюза тесно связано с прорехами в самооценке. Насилие растет постепенно, маленькими порциями поглощает твою свободу и неприкосновенность. Кому-то везет и он не сталкивается с этим в реальности и на постоянной основе. Но бывает так, что после удара и оскорбления следует извинения и обещания. И здесь надо выбрать — во что ты веришь больше. Вот и все.
Осознание того, что со мной происходило (и какими терминами это на самом деле называется) пришло совсем недавно, уже после освобождения. На зоне ты пытаешься остаться человеком и не опуститься нравственно, не растерять своих принципов при ежедневном непростом выборе. Сейчас информации больше, эти проблемы стали обсуждать. Стали говорить и признаваться в том, что жизнь не идеальна. Я тоже раньше скрывала свою судимость и статью. Я боялась, что меня не поймут и опять осудят, даже если на словах, это неприятно. Я скрывала факт своей биографии даже от партнеров. Рассказывала, но не сразу. Сейчас мне говорить на эту тему легче, но я все равно боюсь того момента, когда придется рассказать сыну или ответить на вопрос, где я пропадала шесть лет.
Жизнь в тюрьме
— Вы отмечали с сокамерницами 8 марта? Было ли это каким-то особым днем? Вы поздравляли друг друга?
— Как праздник этот день нами не воспринимался. К 8 марта обычно готовился концерт. Я петь не умею, но могу танцевать. И я танцевала везде, где только можно, чтобы получить «плюсик» и перекрыть очередной выговор; как-то даже на снегу в сарафане и кокошнике танцевала ради очередного «плюсика». Поздравления от людей в погонах были в конце концерта. Все это воспринималось… фальшиво. Настоящие праздники были тогда, когда ко мне приезжали с воли или можно было поговорить по видеосвязи. Все остальное праздником не считалось.
На Новый год разрешали подольше посмотреть телевизор. Девочки поздравляли друг друга. Рисовали открытки. Но поздравляли не все и не всех. Было две категории людей, которых поздравляла я. Те, кто тебе дорог, с кем дружишь, с кем кушаешь (это называется «хлебки») и те, с кем нужно дружить. Как правило, это старшины других отрядов, которые могут погреть еду в микроволновке и не нужно будет, на свой страх и риск, разогревать макароны в миске включенным кипятильником. Или те, кто может постирать в стиральной машинке — и не придется рисковать и прятаться от инспектора, и бояться неминуемого рапорта за стирку в неположенное время и в неположенном месте.
— Что для вас было самым сложным в тюремном быте? Адаптация к жесткому графику, еда, система взаимоотношений?
— С едой были проблемы. Весь срок заключения я ела либо свое, либо вообще не ела. В колонии меня посадили на 10 суток в штрафной изолятор за отказ от работ (не могла ходить на работу, болела спина и онемела нога, но освобождения мне не дали, а гробить свое тело за швейной машинкой я не решилась — и отказалась выходить работать; так мне пришлось отказаться от мечты — выйти по первому УДО). И я [эти десять суток] вообще не ела. Почему? В столовой во все блюда добавляют свиное сало, даже в кашу. А я – вегетарианка. Пила чай сладкий три раза в день и ела подорожник, когда гуляла в клетке во дворике ШИЗО.
Сложно было с гигиеной — мыться разрешалось только в бане, раз в неделю. Если тебя поймают без халата с биркой (фотография, статья и ФИО, начало срока и конец срока) то это рапорт, который нужно перекрыть каким-то поощрением.
— Каким, например?
— Например, выполнить план на 100% на фабрике — но это удавалось только бригадирам и тем, кто сидел не в первый раз. Шить нужно было со скоростью машины и без ошибок, ровной строчкой. Таких было единицы. Все остальные были «невыполняющие» — с зарплатой до 1000 рублей в месяц.
Было сложно не отупеть, не скатиться до животного уровня. Не хватало книг. Мне выписывали «Ведомости», журналы, но книги на зону не пропускали. Ассортимент библиотеки был небогат. Но, если честно, читала я ночами, так как днем времени не хватало. Я работала в две смены с 6 утра до 11 вечера, чтобы выполнить план. Не хватало тишины, личного пространства, уверенности, что в твоих вещах не будут рыться и бросать их на пол. Наушников и музыки не хватало, определенно.
— Были ли у вас в колонии проблемы с гигиеническими средствами?
— Нет. Гигиенический набор выдавали всем и сразу. И в СИЗО, и в колонии. Единственное, что сильно напрягало — невозможность мыться каждый день. Особенно летом и после работы. Все липкое, пыльное. За возможность помыться в раковине приходилось даже драться, если кто-то занимал твою очередь. Обычно в конфликты вступали цыгане. Они готовы неоднократно провоцировать, чтобы проверить тебя, ну или получить пару пачек сигарет в качестве отступных. Цыгане сидят там семьями — матери, дочери, тети, а с кланом тяжело соперничать. Административного влияния они не имеют, но пакостничают постоянно. Жаловались и придумывали всякие вещи, которые потом рассказывали про меня в оперотделе.
Остаться человеком
— В колонии можно получить дополнительное образование. Вы не пытались?
— Да, можно получить. В колонии есть школа для тех, кто не получил базовое образование. Есть ПТУ – для швей, по-моему. Я этими опциями не пользовалась, хотя общалась с теми, кто заканчивал там школу. Отзывы хорошие, потому что преподаватели не заинтересованы в рапортах, их в определенном количестве требуют только от инспекторов. В школе можно спрятаться и почувствовать себя просто человеком, а не «осужденным по статье».
На воле, когда я была беременна, шила детское постельное белье. Но машинка «Зингер» и те швейные машины, которые стоят в мастерских на зоне, сильно отличаются. Шить тебя научат в процессе, даже если не хочешь и не можешь. Практикуется круговая порука. Фабрика набрала заказов — так тебя заставят работать даже в воскресенье. Поэтому на ПТУ я время не тратила, а высшее образование у меня и до этого было.
— Можно ли хранить и вешать над спальным местом фотографии детей, близких?
— Их можно хранить в прикроватной тумбочке. На тумбочке и под кроватью ничего хранить нельзя. Под подушкой тоже. Если к тебе по тем или иным причинам внимательно относятся сотрудники, то они могут разобрать твою кровать. Или проверять, правильно ли она убрана — хоть каждый день. Я письма и фотографии хранила в коробке. Хорошо, если разрешают расположиться на целой полочке в каптёрке и ты можешь позволить себе две коробочки. По началу всех жмут, потом полегче. В СИЗО все вещи и продукты хранились в сумке «мечта оккупанта» (в клеточку, в ней челноки вещи возят) под кроватью.
— Что вам передавали и каких посылок вы ждали больше всего?
— В СИЗО носят свои вещи, можно свои книги. Из косметики нельзя лосьоны для лица, содержащие спирт. Даже Clinique для чувствительной кожи без спирта — и тот забирали. Все, на чем не смогли прочесть этикетку с составом, забирали себе. Хотя приносили акт об уничтожении, который предлагали подписать. Свою обувь в СИЗО тоже можно.
Пока меня этапировали через Тверь, то одежду не забирали. По прибытии в колонию вылили воду, которую я притащила на себе, и выкинули все книги. Из одежды оставили немного нижнего белья и черную кофту без надписей и капюшона. Обувь тоже забрали.
Чтобы получить свою ботинки, нужно получить разрешение от врача, которое получается либо лично (не дают без справки от врача с «воли»), либо через старшин отряда. Ходить в обуви, которую выдают, опасно для ступней. Такой обувью можно пытать.
Вещи свободно не передаются. Нужно предоставить опись, если есть уже две кофты, то еще одна не положена. Даже если ее уже украли с сушилки после стирки, и фактически ее у тебя нет. Можно было подгадать и прийти за посылкой к «доброму» инспектору [который бы закрыл на это глаза]. Иногда получалось уговорить, но на очередном «шмоне» твои вещи могли забрать. Просто так.
Чтобы получить спортивный костюм, то нужно иметь разрешение на посещение спортивного зала и разрешение врача. С подписанными документами ты идешь в посылочную и получаешь свой костюм и кроссовки.
Кстати, для посылок есть ограничения по весу. Для меня были, во всяком случае. Поэтому сестра разбивала передачку на несколько людей. Оформляла не только на меня, но и на других [заключенных]. Я больше всего ждала крем для тела (духи нельзя, а парфюмированный крем — можно) и яблоки. Ягоды мяли при досмотре. Мороженое выдавали уже растаявшим. Инспектора в посылочной режут все —сигареты, конфеты, зубную пасту, и могут сложить все в один пакет. Как повезет.
Любовь на нарах
— Думается ли про секс в колонии? Пытаются женщины как то удовлетворить свои желания?
— Секс в колонии есть. Даже если девушка была натуралкой, а после освобождения вышла замуж, это не исключает того, что в заключении у нее будет девушка-партнер. Но за это тоже пишут рапорты. Если инспектор зафиксировал твое местонахождение на чужом спальном месте, это называется «подъем». А был между ними физический контакт или не было – не важно. Но это никого не останавливает. Администрация знает кто и с кем спит. Начальник отряда узнает это от старшины, в обязанности которой входит рассказывать все и обо всех.
Кто-то сублимирует, кто-то боится одиночества, кто-то таким образом решает финансовые и другие проблемы. А кому-то просто нужна пара. Но после тюрьмы поддерживают отношения лишь единицы.
Хорошо, если партнер находится в твоем же отряде. Не очень удобно, если в другом. Разрешение на посещение другого отряда выдают редко. В отрядах везде стоят камеры – на входе, выходе, в коридоре, между этажами, на лестнице.
У меня была девушка в другом отряде, в другом здании. Я училась обходить камеры, прятаться (помогает обязательный к носке платок, летом белая косынка, зимой – псевдошаль). Хорошо, если девушка живет на нижнем этаже кровати. Можно повесить простыни и сделать домик, чтобы пообниматься.
Если же вас обоих наказали и подняли на верхние этажи, то можно попроситься к кому-нибудь в гости. Арендовать кровать на нижнем ярусе кровати. Принести свои простыни и научиться прятаться. Быстро прятаться. Желательно не больше полутора минут. При входе в каждое здание сидит дежурный заключенный, который при появлении инспектора громко кричит. Раньше кричали «Внимание», потом поняли, что это странно. Стали кричать «Здравствуйте». Но смысл от этого не поменялся. В общем, нужно было прислушиваться и быстро реагировать.
Девушки чаще целуются и обнимаются, чем напрямую удовлетворяют свои потребности. Высока потребность в ласке, принятии, нежности. Но это не отменяет эпизодических физических контактов, особенно на стадии влюбленности. Но времени на секс на зоне нет.
— Бывают ли случаи изнасилования колонии женщины женщиной?
— Нет. Про подобное я не слышала ни разу. И сама с этим не сталкивалась. Женщины могут унижать и запугивать, особенно, новеньких и явно слабых — для того, чтобы они выполнили за них какую-то работу или отдали им что-то; могут заставить делиться сигаретами, едой. Но если заступиться хотя бы раз за такого человека, но с вероятностью 90% от него отстанут. Женщины дерутся, особенно цыганки. Воруют, наговаривают, но не насилуют.
Воля
— Как ваше окружение приняло вас после освобождения из колонии?
— Я ни с кем не общаюсь. Подруг у меня до сих пор так и нет. Я никого ни в чем не убеждаю, просто люблю маму с бабушкой.
Познакомилась с девушкой на зоне. Дождалась ее освобождения. Почти целый год прожили вместе. Но она вернулась к наркотикам, и мы расстались. Я не пыталась ее спасать и не хотела сама становиться жертвой, заложницей отношений.
Другая девушка, узнав о моей судимости, почти месяц меня избегала. Говорила, что опасается меня. Сейчас мой партнер – снова девушка. Ей я сказала сразу. Теперь все хорошо.