По данным ЮНЕСКО, женщины составляют лишь треть исследователей в мире и они занимают меньше руководящих должностей в ведущих университетах, чем мужчины. В 2015 году ООН провозгласила 11 февраля Международным днем женщин и девочек в науке. При этом как отмечает Генсек ООН Антониу Гутерриш в своем актуальном послании за последний год масштабы гендерного неравенства резко возросли, поскольку многие женщины – ученые оказались в ситуации, когда закрылись лаборатории и возросли их обязанности по уходу.
О гендерных проблемах в российской науке, о том может ли ученый адаптироваться к идеологии и оставаться свободным, о том, почему мы так мало знаем о женщинах – философах мы поговорили с кандидаткой философских наук, исследовательницей, бывшей преподавательницей Высшей школы экономики Татьяной Левиной.
- Вы закончили философский факультет МГУ. Какая основная тема ваших исследований и научных работ?
Моей основной темой была философия искусства. Кандидатскую диссертацию я написала по философии кино, точнее, по критике теории репрезентации. Через полтора года после защиты я неожиданно оказалась в Гарварде и там мне открылась целая вселенная исследований, которые помогли мне артикулировать свои инсайты. Так я начала заниматься культурным контекстом русского авангарда, чем занимаюсь и сейчас.
- Как вы пришли к феминистской философии?
Еще в аспирантуре я организовала студенческую «творческую лабораторию», а потом начала участвовать в активизме вокруг Музея кино, который выживали из его здания. Мы проводили митинги и пикеты, организовали киносеминар. В общем, на остатках этой волны я написала свою диссертацию и защитилась. После этого я уже не могла заниматься кино – наверное, фильмы пересмотрела. Но меня очень волновали проблемы научного сообщества – иерархичность, отсутствие научной аргументированной критики, токсичность среды, нацеленность на традиции, а не на научные исследования и прочее. Со всем этим сталкиваются аспиранты и молодые ученые и вопросов о том, как это перестать считать нормой тогда, 10 лет назад, не ставили. Мы с коллегами из разных университетов в связи с этим собрались и организовали конференцию в 2013 году по теме «Гуманитарные науки: советская травма в постсоветскую эпоху». Так я начала интересоваться советской наукой и идеологией и советскими философами в ней. Так что моя научная жизнь состоит из двух половин – исследовательской и активистской, и надо сказать, что это непростой расклад. Мой активистский опыт в конце концов вывел меня к феминистской философии.
— Как на ваш взгляд относятся к проблеме харассмента в академической среде? Что-то изменилось в после убийства Анастасии Ещенко?
Проблемой харассмента в академической среде университеты не были готовы заниматься, пока студентки в 2019 году не стали публично выражать свою позицию. Я в 2017 году пыталась собрать вокруг этой темы коллег-единомышленниц, но быстро поняла, что они не станут выражать эту позицию публично. С другими преподавательницами, готовыми обсуждать эту проблему, мы познакомились позже.
Я думаю, что убийство Анастасии Ещенко очень напугало академическое сообщество. На тему харассмента начали обращать внимание потому, что это действительно принимает опасный ракурс. Ведь харассмент – это не только пошутил, предложил встретиться в кафе или задел рукой. Харассмент начинается так, но может принять катастрофические формы. Я думаю, что академическое сообщество задумалось, нужны ли им такие репутационные потери.
Тем не менее, в кодексе этики НИУ ВШЭ тема харассмента была прописана весьма неопределенно. Тема этики из-за нынешних политических протестов в университетской среде ещё будет тормозиться. Но я уверена, что со временем, причём скоро она станет более важной. Это будет зависеть от общественной дискуссии, которая, я уверена, будет горячо обсуждаться в студенческой среде и сформирует повестку.
— Летом появилась информация, что «Вышка» перестала сотрудничать с несколькими преподавателями, в том числе и с вами. Но на сайте Вуза написано, что до июля 2021 года идет «Курс Философия : расширенный курс».
Этот курс был записан несколько лет назад, я там прочитала только одну лекцию. Онлайн-курсы будут повторяться независимо от того, работает ли преподаватель или нет. Мой договор с НИУ ВШЭ закончился 31 декабря 2020 и я сейчас свободная исследовательница.
“Я всегда старалась основываться на идеалах свободы, равенства и научного поиска”
— На одном из научных мероприятий вы вместе с исследовательницей Дианой Гаспарян организовали секцию «Идеализм как сопротивление? Как советские ученые адаптировались к государственной идеологии (1940 – 1970 гг.)» на ежегодном съезде Ассоциации славянских, восточноевропейских и евразийских исследований 2019 года. Кажется, сегодня это как никогда актуально. Можно ли вообще адаптироваться к идеологии?
Да, многие ученые пытались адаптироваться к идеологии и некоторым даже повезло. Сегодня, в 2021 году, мы видим, как наши коллеги вынуждены адаптироваться к идеологии сегодняшнего дня. После увольнения преподавателей из НИУ ВШЭ в 2020, они обязаны не упоминать политической повестки (если только она не лоялистская) и следовать максиме, озвученной ректором НИУ ВШЭ: «университет – это место без политики». Теперь коллеги должны очень осторожно высказываться и взвешивать свои слова в соцсетях и СМИ. Они задаются вопросом: не стану ли я кандидатом на сокращение?
В советское же время адаптироваться к идеологии означало «не быть репрессированным/ой». Например, одна из героинь моих исследований. Софья Яновская сначала училась в Институте Красной профессуры. Ей была уготована роль идеолога на Мехмате МГУ, который следит за идеологической верностью заветам партии. Она участвовала в «Деле математика Лузина», политической травле 1936 года. Надо сказать, что ей это далось непросто. Мы не знаем, что она чувствовала, когда ее подругу Татьяну Горнштейн из Ленинграда, сослали. Но наверняка она испытывала страх. Ее коллегу, тоже «красного профессора», М.Я. Выгодского уволили из МГУ за то, что он высказал исторически верную концепцию по Галилею – это выглядело как согласие с христианской теологией. В общем, большинство пыталось адаптироваться, чтобы развивать науку до того момента, когда следующие поколения смогут вздохнуть свободно. Кстати, у Яновской еще были больные сын и муж. Я предполагаю, что это ее удерживало от лишних движений.
— Мешает ли гражданская позиция ученому в работе?
Гражданская позиция есть у всех, но соответствует ли она идеологии конкретного академического коллектива? Вот это вопрос. Я всегда старалась основываться на идеалах свободы, равенства и научного поиска и поддерживала контакт с коллегами таких же взглядов. Поэтому, как мне кажется, свобода для ученого очень важна. Если ты не свободна – то как найти решение научной проблемы? Зависимость от коллектива будет заставлять тебя принимать ожидаемые решения и руководствоваться уже разработанными методами. Как тогда сделать нечто новое? В любом случае, в научном коллективе нужен какой-то компромисс из свободы и необходимости.
По крайней мере, академическая этика нужна для того, чтобы научные работники и преподаватели были достаточно свободны, но не нарушали своими действиями границ других коллег и студентов. Однако, политическая идеология выходит за границы академической этики, нарушая право на свободу мысли. Не у всех есть ресурс или возможность быть полностью верными своим идеалам.
О свободе и необходимости в контексте философии и идеологии много думали мои герои Эвальд Ильенков, Мераб Мамардашвили, Лина Туманова в 80 годы 20 века. Они как раз с трудом адаптировались к идеологии.
— В какой период нашей истории ученые могли более свободно высказываться о политике?
По всей видимости, это было в 1990 и 2000. Однако я не занималась специально постперестроечным периодом философии и не была очевидцем, так как еще училась в школе и была студенткой. Думаю, понять этот период будет одна из целей на ближайшие несколько лет.
— В 2012 году вы написали: главное в философе, как и в любом другом ученом, – чувство ответственности за продукт собственной мысли. Ваше мнение не изменилось?
Думаю, что да, важно быть честным и понимать, что именно твое открытие несет миру. Но это сложный вопрос, особенно в свете исследований «мирного атома», фигуры Андрея Сахарова для науки и советской идеологии. Создать атомную бомбу для сдерживания атомной агрессии в мире – это сложное решение!
С философами немного иначе, так как наши продукты – это теории. Однако, на примере Канта или Маркса мы видим, как теории меняют жизнь. Это то, чем я сейчас занимаюсь со своим проектом по «философии женщин» – я хотела бы изменить ситуацию в науке для женщин (и не только в науке). Я исхожу из идеи о том, что нам нужно признать реальной дискриминацию в научной среде и обозначить ограничения, связанные с этим. Признание реальности, как я считаю, – еще один шаг на пути поддержке женщин в науке.
“Подавляющее большинство женщин в науке – это женщины на младших и средних позициях”
— ООН провозгласила 11 февраля днем девочек и женщин в науке. Как вы считаете, добилось ли общество значительных успехов за последние 10-20 лет по вовлечению женщин в науку?
Общество западной демократии возможно и добилось успеха. По крайней мере, большое количество программ по гендерным исследованиям, поддержка женщин ученых, гранты для исследования различных аспектов жизни женщин (в том числе и философии) указывают на это. В западной науке я встречаю восторженную риторику относительно женщин в науке. В российской науке радости по поводу вовлечения женщин нет. Это вообще не считается проблемой.
В России в течение 20 лет произошел новый консервативный поворот. Женщинам все больше приписывают четкие гендерные роли, приняли новый трёхлетний декретный отпуск, который транслирует закрепление женщин за домом и семьей и ограничивает их права на самореализацию. В Российской Академии наук женщин ученых достаточно много, но на руководящих позициях, на позициях принятия решений их мало. Например, женщины члены-корреспонденты и академики РАН сейчас – это семь процентов от общего количества (еще несколько лет назад их было 2,5%). Подавляющее большинство женщин в науке – это женщины на младших и средних позициях.
— Вы лично сталкивались со стереотипами в отношении себя как к ученой?
Я могу говорить о моем опыте в университете. В целом, когда ты аспирантка – есть чувство, что к тебе не очень серьезно относятся. Например, мне задавали вопросы – «когда вы выйдете замуж?», как будто замужество – это цель поступления на философский факультет. Когда я искала работу, мне говорили: «нет, они ищут мужчин». В принципе, «женщина не может быть философом» – эту фразу мы слышали несколько раз (я слышала от научного руководителя в адрес замечательной философини, которая впоследствии в очередной раз опровергла стереотип).
В целом, тема «стереотипы и наука» – это тема, которую еще нужно обдумать. Например, я стала писать статьи на английском потому, что было впечатление, что мои русские статьи не читают. Проблемы, которыми я занималась, словно уходят под воду без какого – либо внимания, меня не оставлял «комплекс самозванки». Я бы и продолжала так думать, если бы американские коллеги не говорили, что мои исследования интересны, и если бы немецкие коллеги не приглашали участвовать в конференциях и коллективных сборниках.
Я начала выступать на конференциях в Европе и США и почувствовала себя на своём месте. Однако, судя по статистическим исследованиям, женщин действительно меньше цитируют и меньше оплачивают их труд (на 30% и 25% соответственно), чем мужчин.
Женщины-философы в принципе фигуры не публичные. Об этом мы, кстати, говорили год назад на встрече «Публичные интеллектуалки», которую мы с коллегами организовали совместно с «Антиуниверситетом». Женщину-философа редко позовут на телеканал «Культура» рассказать о своих исследованиях – обратите внимание, сколько женщин было за все время этой передачи. Женщин-философов практически не упоминают в книгах, на них редко ссылаются – как на философов – в учебных курсах. При этом женщина-историк и женщина историк философии – это вполне уважаемая фигура сегодня. Но женщина-теоретик – нет, это нонсенс.
Женщина-философ считается уступающей мужчинам по харизме и интеллектуальным способностям. Ещё женщина считается «эмоциональной». Даже если она не эмоциональна, ей всё равно упомянут этот расхожий стереотип. Я недавно даже специально занялась темой эпистемологии эмоций, чтобы понять, как в современной аналитической философии происходит реабилитация эмоций.
— Стереотипы и предубеждения в обществе являются главными препятствиями для девушек в науке. Согласно исследованию, проведенному институтом Джины Дэвис по гендеру в СМИ в 2015 году, лишь 12 процентов женских персонажей в кино и на телевидении работали в сфере науки и техники. Вы занимаетесь проектом «Философия. Женский род». Расскажите, что это за проект?
Это замечательный проект, поучаствовать в котором нам с коллегами предложила Нурия Фатыхова, координатор программы «Демократия» Фонда им. Генриха Бёлля. Мы стали сотрудничать в связи с дискуссией о публичных интеллектуалках. Валерия Косякова, руководительница центра «Пунктум», преподавательница РГГУ, предложила это название. Идея Нурии состояла в том, чтобы рассказать о женщинах – философах популярно, так как эти имена знают только узкие специалисты в своих областях. Так возник этот проект. Насколько я знаю, литературовед и исследовательница женщин в литературе, Анна Голубкова, готовит сейчас свое видео о Зинаиде Гиппиус. Я рассказала о Эмили дю Шатле, а мои коллеги Диана Гаспарян, Оксана Гончарко, Мария Рахманинова и Валерия Косякова – о других философинях. Все видео можно найти на сайте Colta.ru.
— Наверное, широкой публике женщины философы не очень известны. Чьи биографии и жизненные истории вас захватывают?
Наверное, меня захватывают все истории философок и ученых, так как стать женщиной в науке, во времена, когда у женщин даже не было на это прав (например, как у нас, закрепленных в Конституции), очень сложно. Конечно, меня увлекает история моей героини маркизы Эмили дю Шатле, которая перевела «Начала натуральной философии» Исаака Ньютона на французский язык и стала одной из движущих сил научной революции. Она была очень известной ученой, дружившей со многими учеными – современниками, соратницей Вольтера. К сожалению, она рано умерла при родах, тогда это было частой причиной низкой продолжительности жизни женщин. Также меня потрясла история Гарриет Тейлор Милль, о которой говорила Диана Гаспарян. Будучи женой философа Джона Стюарта Милля, она не могла выпустить книгу под своим именем. Многие ее идеи вышли под именем мужа уже после ее смерти. Поражает также и история Кристины Пизанской – героини рассказа Валерии Косяковой, писательницы и феминистки, еще в конце 14 века писавшей о положении женщин в знаменитой «Книге о граде женском». Меня потрясло, что проблемы, которые она описывает, продолжают быть актуальными, а тему развития женской солидарности мы могли бы применить и на примере собственных фем – и исследовательских групп.
— Философ живет будущим – и каким вы видите будущее нашей страны и мира?
Надеюсь, наша страна станет парламентской демократией, доходы наших граждан увеличатся, коррупция значительно уменьшится. Гражданские активисты смогут и далее активно развивать гражданские институты. Мы с коллегами готовы продвигать тему гендерного равенства. Хотелось бы, чтобы детдома ушли в прошлое, а сироты воспитывались в семьях и получали любовь и поддержку от приемных родителей. На самом деле, очень многое предстоит сделать в России, и тех, кто готов развивать гражданские институты тоже очень много. Пусть будет еще больше замечательных людей в разных сферах, сил им и взаимовыручки! Сила в развитии горизонтальных связей, так как иерархии, очевидно, работают на вертикаль.
За весь мир мне говорить сложно – мир такой разный. Но я надеюсь, что проблемы женщин по всему миру будут решаться – и в России, и в Индии, и в Афганистане, и в других странах.
Беседовала Софья Русова
Иллюстрация Юлия Соломатина